Самое страшное место на Земле. Роддом.

Роддом № 3 города Минска. Сюда я пришла 19 сентября 2008 года совершенно здоровая со здоровым малышом внутри меня.

Вышла я оттуда ровно через неделю, с трудом переставляя ноги, согнувшись в три погибели, с опухшими глазами. И самое главное – не было у меня на руках драгоценного кружевного свертка, перевязанного голубой ленточкой, не было цветов и фотографий на память. Переступая порог роддома, я глотала слезы и снова благодарила судьбу за физическую боль, не давшую мне сойти с ума. Так еще одно мое представление – о том, как проходит выписка из роддома – рассеялось в пух и прах.  Много их рассеялось тогда, в сентябре 2008 года…

А в  момент моей бесславной выписки в другой больнице, подключенный к аппарату ИВЛ, мой малыш по вине роддома отчаянно боролся за жизнь в реанимации. Я уже неделю его не видела.  Выписывалась я в пятницу, а к нему меня пустят только в понедельник …

Не хочется описывать свое пребывание в роддоме. Приходит на ум только одно слово – БОЛЬ. Физическая и душевная одновременно. Все, кроме меня, с новорожденными малышами. Сцеживаю и выбрасываю грудное молоко – то драгоценное, самое первое, которое должна была отдать сыну. Не могу даже встать с кровати – сразу кружится голова, и каждое движение сопровождается болью. А тупые врачи копаются в моем организме и в истории болезни, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь хроническую болезнь или инфекцию, чтобы прикрыть свои задницы.

А теперь порядку. Наступил понедельник, третий день после родов. Жизнь в роддоме закипела. Меня рано утром неожиданно перевели в двухместную палату “повышенной комфортности”. Супер, да? По идее, жизнь у меня сразу должна была наладиться. Моей соседкой была мама с близнецами. Такое событие для роддома! К ней каждую секунду прибегала та самая врач, которая по блату принимала у меня роды,  по вине которой мой сын в тот момент был между жизнью и смертью, – и сюсюкала, и о самочувствии справлялась, и фотографа приводила.  И все повторяла “Наша гордость, наша гордость!” А потом с каменным лицом подходила ко мне и говорила: “Ну ты знаешь, ребенок в тяжелом состоянии, внутриутробная инфекция …”. И так каждый день до выписки. Ах да – когда через пару дней пришел отрицательный анализ на ВСЕ инфекции у меня и Эдика, она заявила: “Посмотрели твою карту, у тебя же была молочница – это очень плохо, из-за нее все и произошло”. Лучше бы она просто  молча пошла и смыла в унитаз свой медицинский диплом. Она и без него будет спокойно работать на своей высокой должности, и девочки все также будут приходить к ней рожать по блату. И если все само пройдет хорошо – ведь по блату, а иначе – внутриутробная инфекция.

Вообще, роддом этот, конечно – жуткое место. Сейчас я буду рассказывать о том, что многие называют ерундой, типа 4 дня можно и потерпеть. Но, во-первых, я там провела неделю. Во-вторых – достойные бытовые условия – это не ерунда. Там начинают свою жизнь наши дети. Третий роддом – это очень старое здание. На все родильное отделение только один душ и один туалет. Кровати допотопные, жутко неудобные, с углублением в середине. Как умудряются кормить грудью мамы, которым нельзя сидеть (а такие почти все с нашим “родовспоможением”) – я даже не представляю! А еще просто не понятно, почему только что родившие женщины (включая меня), перемещающиеся по отделению, так похожи на привидений: жуткий вид, опухшие от потуг глаза, хромающая походка из-за швов (швы, кстати, НЕ саморассасывающиеся), уродливые безразмерные халаты, страшные рваные ночнушки советских времен и – да, об этом я тоже не промолчу – отвратительные, стиранные тысячу раз, подклады. Смысл в том, что когда ходишь, нужно пытаться удержать его на месте. А что вы думали? Другого ничего нельзя! Современные, специально продуманные и разработанные послеродовые трусы и прокладки строго преследуются персоналом роддома. Странно, что они еще памперсы детям одевать не запрещают. А, ну да, это же им работы бы добавило – убирать бы надо было чаще и постельное белье менять.  А так – раз в неделю, и свежую простыню с боем не выпросишь! Лежи, как хочешь, а то, что у тебя кровотечение из-за коряво принятых родов – твои проблемы: внутриутробная инфекция, или, на худой конец, молочница.

Вот такой пост. Грязный и злой. Именно такие ассоциации у меня с роддомом. И все это уже никогда не стереть из памяти. И когда я прохожу  мимо этого здания в самом центре Минска, на глаза до сих пор наворачиваются слезы и внутри все содрогается. И, увы - время ни фига не лечит.

24 часа, и счастье обернулось кошмаром

Итак, роды закончились, лежу на каталке в коридоре, рядом муж, и у меня чувство облегчения – сейчас я понимаю, что тогда оно посетило меня в последний раз, и на следующий день ушло навсегда из моей жизни.

Меня привезли в палату на 6 человек – все родившие в этот же день, болтают себе, жуют ссобойки. А мне плохо, чисто физически плохо – больно. Медсестра говорит – доставай, ешь ссобойку. Я отвечаю - не хочу, мне плохо, совсем не до еды. Я предполагала, что так будет, потому и не брала с собой никакой еды. И в ответ она мне заявляет – чем твой муж на родах присутствовал, лучше бы сходил тебе поесть купил. Сволочи! А перед родами я еще читала кучу отзывов про супер доброжелательный персонал тройки. Нигде я до этого не видела столько сволочей в белых халатах одновременно!

Короче, я лежала трупом. У них там правило – через 6 часов после родов нужно встать. Ну, и ровненько через 5 часов после моих родов припирается та же самая акушерка-хамло и говорит: “Вставай”! Я ей отвечаю, что физически не могу встать. Она силой поднимает меня, у меня кружится голова, пытаюсь сделать шаг – и наконец она понимает весь идиотизм своей затеи и “разрешает” мне лечь обратно.  Спрашиваю, как мой малыш – мне ничего не говорят, типа завтра будет обход педиатра, он и скажет.

Наступило утро. Суббота. Всем, кроме меня, уже принесли малышей на совместное пребывание, а я лежу, пялюсь в потолок - про моего сына никто ничего не говорит. Наконец, приходит детский врач , говорит, что малыш в порядке, хорошо кушает, только очень беспокойный. Но мне к нему нельзя, время посещений – 15:00.

Я не знаю, как я дожила до 15:00 – меня душила физическая и душевная боль, и наличие пятерых соседок со своими детьми явно не помогало ее облегчить. Наконец, время пришло: я собрала, как положено,  пакет с памперсами, салфетками и детским кремом, и пошла в отделение интенсивной терапии. Оно в другом крыле, идти было ужасно трудно – каждый шаг отдавался дикой болью, сил мне придавало только осознание того, что там, куда я иду - мой малыш. Я пришла, а он лежит в инкубаторе и плачет. Горько, горько плачет. Вот такая была наша первая встреча. Я спросила у медсестры, можно ли взять его на руки, на что она рассмеялась и сказала, конечно же, нет. А потом ехидно так заявила: “Вы, мамочка, наверное, курили много во время беременности!” Сука! Медработник, блин! Детская медсестра! Вот с такими людьми начинают свой жизненный путь наши дети. А он лежал и плакал – нет ничего страшнее, чем видеть, как твой малыш разрывается от крика, и ты, мама, не можешь ему помочь. Я даже не успела толком осознать свой новый статус матери, я лишь чувствовала, как какая-то прочная, неразрывная нить связывает меня с этим человечком. Спасибо за то, что тогда меня валила с ног и затмевала все на свете физическая боль, иначе не знаю, как я бы все это вынесла. Потом меня выгнали из отделения, мол нечего тут стоять ребенка нервировать (да-да, она так и сказала!).

Я вернулась обратно к себе в палату, и снова стала лежать  и смотреть в потолок. А где-то через 2 часа началась катастрофа. Пришла детская врач и сказала, что у ребенка проблемы с дыханием и она вызвала бригаду из 7-й больницы (там детская реанимация), чтобы перестраховаться. Мне к нему по-прежнему нельзя. Еще где-то через полчаса врач пришла снова, малышу хуже, его забирают в реанимацию – мне можно подойти с ним попрощаться. Я пришла в детское отделение - реаниматологи уже держат его завернутого в одеяло, собираются увозить. Мне ничего не объясняют, у врачей каменные лица . Ситуация очень тяжелая, никаких прогнозов. Мне дали бумажку с телефоном реанимации, сказали звонить с 7:30 до 8:00 утра, узнавать о состоянии ребенка. Сразу предупредили, что в реанимацию разрешены посещения мужу, но его пустят только в будние дни с 12:00 до 13:00. И все. Я остаюсь одна в жутких стенах роддома и слушаю сирену скорой, на которой увозят моего малыша.

Я не помню, что было дальше, не помню, как дожила до следующего утра. Ровно в 7:00 звоню и слышу в ответ: “Состояние крайне тяжелое, ребенок на ИВЛ”. А на дворе воскресенье. Просить помощи не у кого (чтобы, как всегда, как принято в этой стране, искать знакомых врачей, чтобы выяснить, что с ребенком, и попытаться принять какие-то меры). Однако нет ничего невозможного, и к вечеру нашим малышом уже занимались лучшие врачи страны.

А я по-прежнему просто лежала в страшной боли, и мы с мужем часами говорили по телефону, пытаясь хоть как-то друг друг друга поддержать.  Встречи и посещения в роддоме строго-настрого запрещены.